надеяться, что никто ничего об этом не знал. Сладкевича я приструню, охрана тюремная будет молчать про свой косяк с побегом. Им тоже лишние проблемы не нужны. Пускай ищут иголку в стоге сена, как надоест, успокоятся. Единственное, что нам остается, закопать его как можно глубже, разбежаться каждый в свою сторону и забыть навсегда, что тут было. Ты отсидишься, а я Сладкевича прощупаю. Он единственный, кто может сейчас шум поднять.

Однако Сергея Афанасьева лишь все сильнее трясло от слова Бережнюка, он крутил головой, не веря в происходящее:

– Я не убивал. Не убивал его! Он сам, сам. Он кинулся на меня, он бежал, он прыгнул. Я просто сопротивлялся. Я не хотел его убивать! Сделайте же что-нибудь, объясните это другим. Как вы можете не знать, откуда он взялся в машине? Это бред, это бред какой-то!

Неожиданно мощная затрещина оборвала истерику, майор Бережнюк сгреб за грудки рыдающего Сергея:

– Слушай сюда. Плевать, что делал этот опер в автозаке, плевать, кто будет его искать. Зароем так, что никто и никогда не найдет его. Это единственный выход. Других нет. И времени на твои сопли нет. Я подставляться не буду. Будешь выть – ляжешь с ним рядом. Лопата у меня хорошая, на вторую яму хватит, – он рывком швырнул Афанасьева поближе к телу. – Обыщи его, сними одежду, украшения. Все, стаскивай с него тряпки, потом вывезем подальше и сожжем.

– Я… не могу… – Сергей тихо стонал, тряс головой, содрогаясь от отвращения. И все же ему пришлось взяться за дело, он принялся неуклюже стаскивать кроссовок с ноги опера.

Бережнюк наклонился рядом. Громкое сопение, два толстых пальца-сосиски прижались к шее, проверяя пульс.

– Черт, – выругался майор и щелкнул чем-то металлическим в другой руке. – Он живой еще, пульс есть.

– И что делать? – в голосе Афанасьева смешались радость и удивление.

Тут же при виде короткого острого клинка в пухлом кулаке майора мужчина окаменел в шоке. Застывший взгляд впился в острый кончик, который полицейский опустил почти к самой шее лежащего без движения человека. Его губы беззвучно прошептали: «Нет! Не надо!»

Внезапно человек, до этого лежащий без движения на земле, вскинул руку, отчего лезвие взлетело вверх, блеснуло в лунном свете и погасло в ближайших кустах. Вторым ударом Гуров заставил Бережнюка согнуться. Пинок ногой по лодыжке, чтобы не дать противнику возможности сбежать. Здоровяк ринулся головой вперед на Льва, тот еле успел откатиться в сторону, так что массивная фигура по инерции врезалась в ствол дерева. Даже такой удар не остановил крепкого майора, он удивительно ловко вскочил на ноги и снова бросился в атаку. В руке снова блестел нож, который Бережнюк успел нащупать между стеблей кустарников.

Гуров выставил вперед корпус, попытался сделать перехват, но, видимо, как и он, майор регулярно тренировал бойцовские навыки. К его везению, Бережнюк не смог ударить как следует, лезвие лишь распороло воротник куртки, оцарапав кожу. Все же массивному противнику удалось своим напором свалить с ног опера и подмять под себя. У придавленного Гурова получилось захватить крепкую шею в тугое кольцо. Он зафиксировал противника и ударил лбом прямо в нависшее лицо. Все было напрасно – опер лежал беспомощно под широкой фигурой. На попытки скинуть его Бережнюк только хрипел и еще сильнее упирался ногами в землю. От невыносимого груза грудная клетка, казалось, сейчас лопнет, Лев хватал воздух губами, извивался, краем глаза видя, как пятерня противника нащупала в траве выпавшее лезвие и готовится сейчас уже наверняка воткнуть его в шею. Туда, где бьется вена. Одного удара будет достаточно, чтобы хлынула тугая струя крови. Потом через пару минут иссякнут последние силы Гурова, и майор точно сможет воплотить свой план: закопать труп, спрятать свое предательство под толстым слоем земли.

Вдруг мелькнул черный ботинок, матово отливающий начищенной кожей в тусклом лунном свете. От удара ботинка Бережнюка дернуло в сторону, он в удивлении завыл:

– Ты что творишь, ублюдок!

Было поздно – его обвисшую руку без оружия перехватили крепкие зубы опера. Боль ослепила майора, он выгнулся, потерял равновесие и скатился наконец-то с распластанного Гурова на землю. Опер тут же этим воспользовался, он коленом ударил в центр широкой спины, так что все тело выгнулось в болезненной судороге. Рука перехватила толстую шею в крепкий захват. Гуров сдавливал и сдавливал все сильнее клещи, чувствуя, как деревенеют упругие мышцы под его нажатием, не обращая внимания на тяжелый хрип противника. Лишь когда он обвис, перестав сопротивляться, Лев чуть расслабил руку. Он привстал, стремительно расстегнул ремень, вытянул его из брюк и обмотал вокруг крепких запястий противника.

Потом сам попытался встать на ноги, нащупать в кармане телефон, но тело трясло крупной дрожью, опутывало слабостью после выброса адреналина от страшной схватки.

Лев вдруг вспомнил о черном кожаном ботинке, хозяин которого спас его от смерти, вскинулся, заметался взглядом вокруг, но не нашел уже рядом Афанасьева. Только удаляющийся шум говорил, что беглец со всех ног улепетывает подальше от места драки двух оперов. Лев было сделал несколько шагов через силу, чтобы броситься в погоню, и тут же остановился. После схватки тело потеряло всю силу, до сих пор пульсировали болью места, куда пришлись удары майора, а темная пелена застилала глаза.

Пришедший в себя Бережнюк застонал, поднял голову:

– Слышь, давай договоримся. Я заплачу, хорошо заплачу! Только освободи меня. Забудь все, что здесь было.

Гуров даже не повернул головы, ему не хотелось разговаривать с этим типом. Он предал его любимую профессию сыщика, продал свою честь, помогая преступнику, чуть не убил сейчас человека, а теперь пытается торговаться. Майор же воспринял его молчание по-своему:

– Все отдам, что у меня есть. Отпусти, прошу тебя, отпусти. Ты не пожалеешь! Ну скажи, сколько ты хочешь? Какую сумму?

Лев не выдержал. Хотя грудь ломило от боли, он опустился почти к лицу связанного начальника оперативного отдела и отчеканил:

– Ты заплатишь ту цену, что я хочу.

Бережнюк задергался в надежде, что сейчас услышит стоимость своей свободы, его страх отступил. Он засипел:

– Давай развязывай, потом договоримся. Я